ГОКУ Государственный архив Мурманской области

- Стоп!!! Стоп!!! Стоп!!! - кричали сзади. Но было поздно - я подошёл вплотную к солнечно жёлтому норвежскому пограничному столбу и коснулся рукой его холодной гладкой поверхности. Вдали виднелся, казавшийся из страны фьордов воздушным, невесомым Борисоглебский храм. Подбежал запыхавшийся сопровождающий и принялся запоздало предупреждать, что не следует из любопытства пересекать разграничительную линию даже на несколько сантиметров и уж тем более не стоит пытаться добраться до русского пограничного столба, хотя и находится он в двух шагах от норвежского. А я всё смотрел и думал, что вот теперь увидел этот уголок мурманской земли из-за рубежа. И он отсюда, из сопредельной страны, кажется ещё роднее, ещё дороже. Само собой разумеется, становиться нарушителем мне не хотелось. На ум тут же пришло с детства памятное: «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки». За представителя, как говорили раньше, японской военщины принять меня было трудно, а вот река - действительно текла рядом. Река Паз, что в переводе с саамского означает «святая»...

Об этом случае, произошедшем во время одной из поездок по Норвегии, я рассказываю в дороге. Хмурое, холодное утро. Жухлая трава на обочине покрыта иголками инея. Машину слегка потряхивает. За рулём наместник обители отец Даниил. На заднем сиденье подрёмывает отец Дамиан. С боков стиснули его отец Герасим и отец Макарий. Кто-то шутит, что концентрация духовности на один квадратный сантиметр салона нашего автомобиля превышает все возможные нормы.

Общими усилиями вспоминаем вехи истории Борисоглебска. Века назад кочевали в тех местах оленные люди - лопари, но постоянного населения не было. Потом, в 1565 году, малую церковку срубил здесь преподобный Трифон Печенгский. Вокруг неё и стали постепенно появляться жители. В 1608 году там уже стояли три вежи. Со временем сложилось небольшое селеньице - Пазрецкий летний лопарский погост. В общем, храм для Борисоглебска альфа и омега - начало и конец. Он стоял, когда никого ещё здесь не было. Стоит и теперь, когда постоянного населения уже нет.

Останавливаемся у плотины Борисоглебской ГЭС, возле указателя, с одной стороны которого написано «Россия», с другой - «Норвегия». Вот она - граница. Для того, чтобы достроить плотину СССР арендовал у страны фьордов небольшой - всего около 50 метров участок территории. Так что мы, можно сказать, уже на норвежской земле. Смотрю с плотины в сторону речного устья. Вижу внизу, в скалах озерцо, наполненное тёмной водой.

- Рыбы та-ам, - перехватывает мой взгляд подъехавший чуть раньше, на другой машине монастырский послушник. - Когда воду сбрасывают, она скапливается в углублении. Хоть ведром черпай.

Однако вовсе не из-за рыбы шёл здесь продолжавшийся десятилетиями спор. Акционерное общество «Сюдварангер», ведшее на норвежской стороне, у Киркенеса, добычу железной руды нуждалось в электроэнергии. Потому и обратилось оно к российскому правительству с просьбой о предоставлении концессии на использование находившегося тут прежде водопада. Его представители указывали на «бесполезность этого участка для России в этой пустынной окраине» и оценивали мощность Борисоглебского «падуна» в 4000 лошадиных сил. Для проверки норвежских расчётов в 1907 году сюда командировали профессора Альбицкого. Возможности реки на этом участке, согласно его выводам составили от 24 до 37 тысяч лошадиных сил, а условия предложенные «Сюдварангером» он счёл невыгодными для России. И все прочие попытки зарубежных рудодобытчиков добиться своего остались безуспешными. Лишь после Великой Отечественной, в конце 50-х, появился проект Борисоглебской электростанции, который и был осуществлён в начале 60-х. Строили её вместе русские и норвежцы и спор, таким образом, разрешился к взаимному удовольствию сторон. Тогда же побывал здесь Хрущёв. Осмотрел стройку, пообщался с нашими и иностранными рабочими и вернулся в Никель. Всего-то полчаса, но норвежцы вспоминают о его визите до сих пор. Ещё бы - единственный русский лидер добравшийся до самой границы.

Отец Даниил в рабочей одежде висит на страховочном тросе у самого купола храма - чинит крышу. Остальные на подхвате. Поднимаюсь по скрипучим ступеням на колокольню и думаю о той, первой церкви. Столетиями служила она Богу да людям без поправок и со временем пришла в полную ветхость. Между тем, это было единственное место, куда окрестные православные лопари могли приехать помолиться. 23 июня 1870 года в устье реки Паз бросили якоря русские корабли: корвет «Варяг», клипер «Жемчуг», шхуна «Секстан». На «Варяге» находился сын императора Александра Второго великий князь Алексей Александрович. По свидетельству очевидца тех событий, взору прибывших предстала «ветхая, жалкая и до невозможности бедная» церковь святых Бориса и Глеба. В то же время поблизости, на норвежской стороне стояли две хорошие каменные кирхи. После молебна морские офицеры собрали на строительство нового храма 605 рублей. Остальную сумму - 31 тысячу 67 рублей 49 копеек выделил позже Святейший Синод. Подряд на строительство взял архангельский купец Плотников. Здание рубили в Архангельске и в разобранном виде по морю доставляли в Пазреку в течение трёх лет. Освятили новопостроенную церковь в воскресенье 25 августа 1874 года. Тогда это был лучший храм на всём Кольском Севере. Теперь он нуждается в ремонте, и монахи своими скромными силами делают, что могут.

Иду по асфальтовой дорожке, пытаясь отыскать следы прошлого. Вот, поодаль, среди деревьев, крест на могиле отца Константина Щеколдина, прослужившего здесь около 40 лет. Вон там, на пригорке, стоял дом священника. А там, пониже, лопарские тупы. О находившейся здесь раньше нашей погранзаставе напоминает большой пустырь с разросшимися зарослями чёрной смородины. Набираю горсть мягких уже ягод и отправляю в рот. Иду дальше и натыкаюсь на свалку немецкого оружия военных времён. Поднимаю ржавые ножны, в которых до сих пор торчит почти рассыпавшийся от времени штык-нож. Как причудливо сложилась судьба Борисоглебска. Веками эта территория считалась спорной между Норвегией и Россией. В 1826 году, когда проводили границу, разделительной линией стала река Паз. Выступ в одну квадратную версту величиной на норвежском её берегу остался за Россией, потому что исконно русская принадлежность этой земли была слишком очевидной, - стоял храм. Спустя почти сто лет, по договору от 14 октября 1920 года РСФСР передала финнам Печенгу с прилегающими к ней землями, в том числе с Борисоглебском. Для Финляндии, делавшей первые шаги в ранге самостоятельного государства и стремившейся из «Балтийской лужи» - внутреннего моря Европы на широкие океанские просторы - это было поистине сказочным приобретением. По реке Паз широким потоком пошёл сплавной, экспортный, в основном сосновый лес, заработали рыбодобывающие предприятия, стали приезжать туристы. Однако сказка оказалась относительно недолгой. В ходе Советско-Финляндской войны 1939-1940 годов СССР вновь занял Печенгу. И хотя после заключения мира её пришлось отдать обратно, - начавшаяся вскоре Великая Отечественная расставила точки над «i»: в 1944 году этот район вошёл в состав Советского Союза.

Шагаю и думаю, что хуже всего пришлось жившим здесь саамам-лопарям. Когда устойчивой границы не существовало их промысловые угодья, места оленьих выпасов находились как в норвежских владениях, так и в российских пределах. Позже они должны были выбирать, где остаться, в какой стране жить. Пазрецкий и Нейденский погосты граница разрезала пополам. Люди не смогли кочевать там, где это делали их предки. В итоге, основы их существования были подорваны. А в конце Второй мировой финны и вовсе вывезли их отсюда. Так что теперь в этих саамских некогда краях не найти ни одного саама.

На небольшом подъёмчике - железные ворота. Поодаль два пограничных столба и норвежская вышка. Однажды, живущая ныне в Питере переводчица, сопровождавшая первые группы норвежцев, приезжавшие в Мурманск, как тогда говорили «по культурному обмену», рассказывала мне:

- До сих пор помню. Едешь из Киркенеса и ждёшь - когда же граница. И вот - открывают ворота, автобус катит под горочку, и только тогда вздыхаешь с облегчением - ты дома.

Стою у столбов и вспоминаю, как знакомые норвежцы сетовали, что зимой норвежский жёлто-чёрный погранзнак почти незаметен, а русский зелёно-красный, напротив, виден издалека, объясняли, что с распадом СССР на этом столбе ещё несколько лет оставался старый советский герб, а потом табличку с серпом и молотом поменяли на другую - с двуглавым орлом. Думаю о своём. О том, что по обе стороны от пограничных столбов всё очень похоже. Деревья, сопки, камни - всё одинаковое. И даже память о святом, преподобном Трифоне, у нас общая. Но, тем не менее, здесь - Норвегия, там - Россия, а между ними - граница.

Возвращаемся. В машине - тихо. Как будто каждый взял с собой частичку первозданной, приграничной тишины. Перебираю в памяти события уже почти угасшего дня: как, завершив ремонтные работы, помолились в подновлённом храме, как ели хлеб с диким луком, собранным тут же, рядом, как отыскали в лесных дебрях кузницу военных времён. Везу собранные мимоходом два пакета с волнушками - единственными оставшимися после заморозков грибами да ещё, в подарок детям, красивую розовую раковину, подобранную в реке. Неожиданно на ум приходит, что хотя я и уехал, но всё равно навсегда остался бродить в заповедном, окраинном уголке русской, мурманской земли у стен старинного Борисоглебского храма. Впрочем, это слишком сложно для того, чтобы я, даже себе, мог внятно объяснить.