Лет десять назад довелось мне беседовать с покойным ныне Кольским «головой» Анатолием Осиповым. Речь шла об открытии в городе мемориальной доски первому воеводе - Аверкию Палицыну. Разговор за чашкой чая тёк несуетно, спокойно, как вдруг, уже перед расставанием, Анатолий Кириллович сказал:
- А вы знаете, что Мурманск у Колы землю отнял. Ведь до самой нынешней улицы Беринга всё было наше. - И неподдельная обида зазвучала в его голосе. Потом, слегка оттаяв, Осипов махнул рукой: - Ну, не судиться же теперь с ними.
Вернувшись домой, открыв справочник по административно-территориальному делению я выяснил, что в 1953 году из ведения Кольского района в подчинение Мурманскому горсовету действительно передали территорию рабочего посёлка Нагорновский, включавшую в себя современную южную часть областного центра. И понял, что воспоминание о той давней истории живо у колян до сих пор. И осознал, что для многих жителей славного древнего города он остаётся подлинной, незаслуженно забытой, столицей нашего края.
Люблю бывать здесь осенью, бродить по тихим улочкам, слушать шорох опавших листьев, подгоняемых ветром, смотреть в недвижимое, бестревожное небо. В такие минуты ощущаешь себя словно на дне огромного озера с прозрачной, почти незаметной глазу водой, а город кажется притаившимся там сказочным Китежем. И уже не листья - годы опадают с деревьев, устилают прошлое, складываются в уникальный, неповторимый узор...
С момента возникновения Кола выбивалась из общего ряда поморских городов, имела свою «особинку», проявлявшуюся буквально во всём. Она никогда не была большой. Посетивший её в 1565 году голландец Симон Ван Салинген обнаружил всего три двора, в которых жили «Семён Вянзин, Филипп Ус и староста Мокроус». Приехавший сюда в 1882-м известный путешественник Александр Елисеев изумился «отчего и почему она носит громкое название города, когда в ней нет ничего, даже улиц, лавок, не говоря уже о других специальных городских зданиях. Кольская дума, уездное казначейство и почтовая контора - небольшие бревенчатые домики, на которых набиты деревянные дощечки с надписями, сделанными чуть не дёгтем». В начале ХХ столетия население здесь составляло 600 человек - тоже, согласитесь, не мегаполис. Кроме того, выросшее из рыбацкого становища, и без того невеликое селеньице, совсем пустело летом.
- Летом кого ты в Коле увидел? Грудных ребятёнков да нянек-старух, - рассказывал писателю-этнографу Сергею Максимову безвестный горожанин. - Летом, стало быть, мы все на Мурмане треску, сёмгу, палтусину ловим до поздней осени.
В то же время, несмотря на внешнюю малость, это действительно была столица, официальный центр, самый северный, к тому же пограничный, уездный город страны, со всеми положенными атрибутами власти: острогом, воеводой, стрельцами, внешней торговлей, - распространявший своё влияние на сотни вёрст вокруг. Подати с окрестных мест собирали «Кольского острогу верные целовальники», которых посылали для того «государевы приказные люди». Собранное, как отмечалось в старинной писцовой книге, они должны были «продавать немцам на корабли в большую цену, а деньги отсылати к государю к Москве». С иноземцами, особенно в XVI-XVII веках общались запросто. Чего стоят, продолжавшиеся вплоть до 1814 года визиты в Колу датских сборщиков дани. Формально - для предъявления территориальных претензий, фактически - для весёлого времяпровождения. Вот как описывает их один из шульцев - представителей датской короны. «По приказанию боярина на наш стол поставили патоку, солёные лимоны, русский мёд, пряники, воложские орехи, фиги и другие вещи, а на другой стол - белый мёд, красное вино, пиво и русскую водку... Он выпил рюмку водки за здоровье своего царя, а я пил за здоровье моего короля. Затем я пил за здоровье его царского величества... После этого боярин спросил меня, сколько детей у моего короля. Когда я ему ответил, он стал пить за здоровье каждого из них...». В общем, «к нам на утренний рассол прибыл аглицкий посол», и не удивлюсь, если десятый тост был «за разоружение».
Свою «изюминку» вносила в кольскую жизнь ссылка. Кто только тут не перебывал за столетия её существования: от раскольников до пугачёвцев, от проштрафившихся вельмож до воров и фальшивомонетчиков. И ныне весьма злободневно выглядит случай произошедший в 1801 году, когда трое ссыльных - Пётр Кузнецов, Григорий Радищев и Андрей Романовец наладили в урочище Мурмаши производство поддельных ассигнаций. Конечно, дело открылось, их подвергли, в духе тех лет, вырыванию ноздрей, клеймению и последующей отправке в Сибирь на вечную каторгу, но поражает другое. Как умудрились эти «Кулибины кольского разлива» в заполярной глуши наладить изготовление из тряпья сортовой бумаги, добыть высокотехнологичное по тем временам и далеко не миниатюрное оборудование, нужные инструменты, материалы и всё это сделать под «строжайшим надзором», о котором доносили губернскому начальству местные власти?
Ощущение себя «государевыми» людьми с одной стороны, близость и даже «камерность» власти с другой, постоянное присутствие «оппозиции» в лице ссыльных с третьей - сформировали кольский характер, лучше всего выраженный бытовавшими в народе пословицами. Присутствовали в нём и гордость собственной особостью - «коляне господни - народ израильский», и осознание удалённости - «от Колы до ада три версты» и свойственные столичным жителям ершистость, задиристость - «город крюк, а народ в нём уда: что ни слово, то зазубра». Проявлялся он по-разному. История города знает подвиг кормщика Матвея Герасимова, в 1810 году пленённого англичанами, но сумевшего захватить вражеское судно и получившего от Александра I Георгиевский крест, знает и предательство ссыльного Фёдора Гагарки, четырьмя десятилетиями позже указавшего путь к городу неприятельским кораблям. Вписаны в неё и неистовство воеводы Ивана Воронецкого, о котором стрельцы сообщали царю в 1699 году, что он «ведя их к се6е на двор, бьёт своими руками и палками... сажает их в холодные тюрьмы и в железах держит по году и полугоду напрасно для своих больших прибытков» и, вместе с тем, кротость исправника Смирнова, встречавшего в Коле в 1894 году министра финансов Витте и архангельского губернатора. «Исправник, - вспоминал московский журналист Кочетов, - отвечает на какой-то вопрос губернатора, а один из стоящих тут же поморов, вступаясь, говорит: «Василий Иванович, а ведь это ты врёшь!» И Василий Иванович совершенно спокойно выслушивает помора и говорит: «Да и впрямь должно вру. Действительно, Ваше превосходительство, я это упустил из виду».
Отдельное слово о кольских храмах. Они, как и город, и его жители тоже «на особинку». Главным из них, конечно, был знаменитый, вошедший в народное предание Воскресенский собор. «Деревянный, холодный, с двумя приделами - одноэтажный, строением высокий и обширный, имеющий на себе 19 глав чешуйчатых», - так, буднично описан этот шедевр северного русского зодчества в одной из церковных ведомостей. Уверен, на него, не погибни он в огне английского обстрела в 1854 году, мы сейчас любовались бы, как на чудо. Но и сохранившийся до наших дней Благовещенский собор - первое в нашем крае каменное здание тоже выделяется своей непохожестью: купол его лежит прямо на стене, чего нигде больше видеть мне не приходилось.
Ещё одна особенность - кольский «матриархат», ещё одна пословица: «стала Кола - бабья воля». А по-другому и быть не могло там, где, к примеру, в 1763 году в городской общине состояло всего лишь 54 души мужского пола. Впрочем, женщины брали не только числом, но и уменьем. Внимательный наблюдатель отмечал, что из них «любая удачлива в рыбачестве, неустрашима и ловка в управлении рулём и парусом на морских промыслах. Они отличаются большей энергией и самостоятельностью, чем вообще удалые и всегда смелые поморки». На одной из таких кольских «жёнок» едва не женили когда-то Михаила Ломоносова. И сегодня, когда я думаю о Коле, встают передо мной женские лица: пытливого краеведа Ольги Обнорской - внучки служившего здесь священноисповедника, протоиерея Владимира Обнорского, замечательного педагога Светланы Карповой и других наследниц столь ярко себя проявлявших прежде местных жительниц.
Всё видела Кола, и бурный рост, и упадок, и мирные дни, и военную пору, и даже, размещавшихся в городе в Гражданскую, итальянцев, зимой напоминавших, по сообщению очевидца, войско Наполеона, отступавшее по старой Смоленской дороге. Всё вынесла. И всё прошло, как рябь на водной глади. А она - осталась. Теперь это скромный райцентр, о былом значении которого свидетельствует разве что название нашего полуострова - Кольский. Но далеко не всё на свете измеряется внешними, формальными мерками. Вспоминаю рассказ мурманчанки Ирины Кольцовой о возвращении в 1942-м из эвакуации: «Поезд остановился в Коле. Взволнованные стоим и как-то растерянно озираемся по сторонам. Я не из очень слезливых, но всё лицо почему-то мокрое. Встаю на колени и целую дорогую кольскую землю». Думаю о том, что Кола всегда будет для нас - северян особым городом, навеки останется первой столицей края. Единственной и неповторимой.
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
Подпишитесь на нас в "Вконтакте"
